Ротко Центр: Расскажите о периодах творчества, которые запомнились особенно.

Ярослав Першко: Определенно самое начало, когда я сразу принялся за масштабные работы. Такие обычно «работают» в публичных местах. Так, я однажды сделал колонну высотой 7 метров для двора библиотеки Университета Николая Коперника (моя альма-матер) в Торуни. Она как будто подпирала небо. Уже тогда я понял, что одного объектного мышления недостаточно. Надо думать пространством вокруг этого предмета, тем, что находится рядом, как окружающее с ним взаимодействует, слышать его «общение» с окружающим.

А еще у меня был довольно странный период – около десяти лет я не занимался искусством вообще. То, что я делал, в принципе, не имело никакого к нему отношения. Я просто отливал копии чужих работ у себя в мастерской. Сейчас это кажется странным, но это не было пустой тратой времени. После этого периода я снова обратился к искусству, шаг за шагом начал возвращаться, потому что почувствовал потребность в самовыражении. До этого относительно долго нечего было сказать, да и не было желания что-либо говорить. На месте искусства была большая пустота. После десяти лет молчания я постепенно снова начал участвовать в выставках. И мне повезло – меня помнили. Потому что когда человек пропадает на десять лет, обычно о нем забывают. К тому времени я уже изменился и достаточно вырос, чтобы рассказать свою историю.

 РЦ: Почему инсталляция?

 ЯП: Потому что в чисто фигуративном искусстве слишком мало эмоций. Мной движет желание исследовать возможности искусства, и особенно скульптуры, чтобы поделиться своими знаниями со зрителем. Стимулировать чувства зрителя и «соединить» его с окружающей средой. Я хочу, чтобы человек буквально погрузился в искусство.

РЦ: Арт-пространство Ротко-центра, сам Марк Ротко как художник и идея – Вам в помощь?

 ЯП: Вы знаете, я ведь не могу ответить себе – в чем именно заключается феномен Ротко. Его творческий гений трудно уловить и понять, он, возможно, даже чрезмерно мощный. Трудно быть достойным этого места. Страшно, и этот страх может быть разрушительным.

РЦ: Ответственность?

ЯП: Огромная. Но я такой, какой уж есть – если говорю, что чего-то не знаю, то так и есть. Я не пытаюсь обманывать или заставить себя понять. В своем творчестве стараюсь использовать некоторые элементы Ротко: присутствие света в картине, его ауру или дух. Что касается формы, то в моем творчестве она совершенно иная. Лишь немногие художники двадцатого века имели столь сильное влияние на публику –  затронули саму суть человеческого естества.

Человек по своей природе стремится прикоснуться к своей внутренней сущности, стремится к прикосновению высшего существа. И эти прикосновения, эти попытки разговора дают трансцендентный опыт. Ротко удалось прикоснуться к недосягаемому – к тому, что трудно достать и выразить словами. У него получилось, он это прочувствовал. Мне кажется, у нас с Ротко есть нечто общее — я стараюсь оперировать «легкими» формами, не требующими от зрителя особого понимания или знаний. Только открытость переживанию момента на уровне физических ощущений.

РЦ: Сейчас Вы в процессе установки инсталляция в Ротко-Центре – это путь с непредсказуемым для Вас результатом?

ЯП: Я не уверен, еще не видел, как это работает, но предчувствую и ожидаю, что все будет хорошо. Мне нравится неизведанное – оно поддерживает меня в творчестве и побуждает к исследованиям. Иначе мне становится скучно. Я лучше прогуляюсь или пойду по грибы, чем буду делать то, чего на самом деле не понимаю. Это как находиться в пути, не зная, куда он тебя приведет – ты просто продолжаешь ехать. На выставке «Танец титанов» я хотел создать пространственную инсталляцию, которая позволила бы зрителю воспринимать свет как физическую материю; стимулировать эмоциональное состояние, подобное эстетическому переживанию картин Ротко. Мне бы хотелось, чтобы публика, как и я, обратила внимание на процессуальный характер работ Ротко, без буквальных отсылок в виде формальных творческих решений. Моя инсталляция – это нечто больше, чем демонстрация светящихся неоновых брусьев.

РЦ: Тогда любой результат, каким бы он ни был, можно облачить в концепцию и «пристроить» под нее работу?

ЯП: Ну, не-ет. Если не получилось, это нужно принять со смирением, так и сказать – в этот раз не вышло. Надо признать поражение. У человека есть определенный опыт, свои взлеты и падения, но мы более или менее понимаем, что нужно делать для достижения цели, даже если ее направление не видно четко. При наличии природных знаний и умений можно примерно угадать, куда целиться.

 РЦ: На какой рассчитываете фидбэк?

ЯП: Не шок. Не провокация. А глубокое переживание. Я готов делиться с людьми, которые созрели и которые готовы к переживаниям. Конечно, кто-то ничего такого не увидит и просто пройдет мимо. Но те, кто открыты, восприимчивы и чувствительны, останутся довольными.

РЦ: Насколько времена влияют на зрителя?

ЯП: Думаю, что со временем люди меняются, но в основных моментах – нет. Чувства появляются вне зависимости от того, есть ли знания.  Они появляются из открытости человека и его восприимчивости. Бывает, что (сознательно или нет) мы теряем свою эмоциональность или намеренно отказываемся от нее, потому что думаем, что это сделает нас более устойчивыми. Но если чувствительность остается, то основная функция искусства по-прежнему состоит в том, чтобы вызывать впечатление и волнение. Затем начинается размышление о том, какой отпечаток оно оставило в глубине души. Когда случился этот внутренний отклик, начинаешь думать и анализировать: почему так, а не иначе?… И от выводов захватывает дух. И вы, затаив дыхание, начинаете погружение, которое невозможно описать словами.

РЦ: Каков Ваш путь выхода из пустоты?

ЯП: Я думаю об искусстве как о религии: его можно воспринимать или нет духовно, но в моем отношении к искусству всегда присутствует глубокая ответственность. Потому что искусство такое разнообразное — есть то, что забавляет и развлекает. Но я ничего подобного не практикую. Если в какой-то момент нечего сказать, я ничего не делаю и не выставляю. И поэтому я могу назвать блаженным то творческое молчание, которое поразило меня в прошлом и казалось таким потрясающим в то время. В каком-то смысле это было очищением.

РЦ: Расскажите о своей работе в контексте выставки «Новая духовность».

ЯП: Есть определенная связь с тем, что я делаю, что-то очень честное и личное. Как я упоминал ранее, моя работа называется «Титаны танцуют». Это, конечно, заимствование из греческой мифологии, где титаны были гигантскими божествами, символизировавшими разрушительные силы природы. В своей работе я намеренно изображаю их в очень хрупком носителе — неоновых брусьях. Они чем-то напоминают кости скелета и легко повреждаются. Несомненно, это сознательное обращение к колыбели европейской культуры и философии, потому что я чувствую, что сегодняшнее общество пытается убежать от этих ценностей, которые веками были основой и формирующей силой нашей человечности и цивилизации. В то же время, если посмотреть в прошлое, всегда был этот дуализм мысли, идеи и действия – что есть зло, а что добро (просто говоря). Я не думаю, что имею право судить современное общество, и не уверен, что мне удастся вызвать хоть немного общечеловеческого размышления по этим вопросам. Но если я смогу немного «приостановить» зрителя, хотя бы на несколько минут, и побудить его задуматься о чем-то лично важном и значимом, я буду более чем доволен.

РЦ: Какие перемены Вы находите в себе с течением времени и событий?

ЯП: Я изменил все в своей работе и в то же время изменил себя. Если вы посмотрите на то, что я сделал за эти годы, то увидите, что меня всегда интересовало новое. Я всегда ищу новые формы, чтобы выразить то, что меня беспокоит в данный момент. Я рисовал песком или светом, сейчас делаю неоновые инсталляции и не перестаю восторгаться. Я всегда нахожу в неоне что-то новое. Хочется продолжать, проживать и переживать это. Может быть, со временем концепция изменится, и я начну заниматься чем-то другим, или вообще ничего не буду делать. Мир уже завален псевдоискусством, и я не считаю это правильным. Я выбираю не участвовать. Раньше я проводил ежегодный симпозиум — четыре года подряд приглашал художников к себе. Они приезжали, и их главной задачей было не создание произведений искусства, а обмен мыслями и идеями. У меня был друг, француз Патрик Байи-Кауэлл, и это был наш общий проект. Формат мы придумали вместе:  делиться опытом и историями среди друзей-художников. Собираться, чтобы генерировать идеи и новые предложения. Потому что в основном художники работают, чтобы удовлетворить свое эго.

РЦ: Это плохо?

ЯП: В большинстве своем художники больны. Знаю, звучит жестко, но, к сожалению, по большей части я не могу гордиться сообществом художников. Понятно, что здесь тоже можно говорить о каком-то внутреннем разделении, потому что я сам являюсь частью этого сообщества.

РЦ: Почему?

ЯП: Они высокого о себе мнения. Слишком требовательны. Непонятно, чего хотят.

РЦ: А вы другой?

ЯП: Надеюсь, да. Я все сам делаю. Ничего не прошу.

РЦ: Потому вы отдельно от всех?

ЯП: Еще Высоцкий пел: свободы хочу… танцевать соло…

РЦ: Вы не вписались бы в общий контекст нынешней групповой выставки?

ЯП: Нет. Я затмил бы их всех (смеется).

РЦ: Почему художник, а не математик-физик? Материал, который Вы выбрали для работы, больше с точными и техническими дисциплинами созвучен.

ЯП: Знаете, я ведь закончил физико-математический класс (смеется). А вообще, у нас потомственные лесники, из поколения в поколение. Я тоже должен был быть лесником (хохочет). Если честно, логика в искусстве очень важна. Потому что искусство представляет образ действительности. Это что-то, что взято из жизни. В процессе, создавая элементы действительности, чтобы что-то стало новым элементом, оно должно содержать логику и функционировать как организм. Чтобы стать постоянным элементом, если речь идет о нашей действительности. Поэтому я и говорю – очень много мусора, которого могло бы и не быть. То, что существует – должно быть значимым. И этого не может быть слишком много.

РЦ: С чем сегодня связано изобилие художников?

ЯП: Это проблема, потому что я вижу в художниках разрушительную силу, которая уничтожит мир. Художников развелось так много, но что поделаешь? Время покажет, что является истинным искусством, а что нет.

РЦ: Охотно делитесь секретами со студентами? Вы же профессор.

ЯП: Очень стараюсь поддерживать, особенно когда вижу потенциал. Тогда пытаюсь делиться, чем только могу – всем сердцем, знаниями и опытом.

РЦ: И все же, что является искусством, а что – нет?

ЯП: Я определяю это так: вызывает ли оно переживание, цепляет ли меня это. Нас окружает столько разных вещей, столько образов, что трудно распознать качество. Некоторые бьют и ранят – это главное, на что я обращаю внимание.

 РЦ: Слова, которые отзываются внутри, созвучная Вам философия.

ЯП: Когда-то Хемингуэй сказал: «Величие человека не в том – где он и кто он, а в том, что он делает». Согласен на все сто.