Ротко-центр: Благодарим за возможность наслаждаться живописью Шапиро – 26 работ из вашей коллекции стали хитом весеннего сезона.

Шмуель Татц: Вам спасибо, что позволили поделиться с вами этой прекрасной живописью. Знаете, я знаю много музеев, которые находятся в небольших городах и которые, тем не менее, становятся меккой для любителей искусства, притягивают людей со всего мира. Когда я своим знакомым говорил, что еду в Даугавпилс в Ротко Центр, меня спрашивали – какая связь этого города и Марка Ротко, он же американец?! Ну да, так же как Шапиро и Шагал – французы (смеется). Как же! Он уехал отсюда в 10 лет: родился тут и в детском и подростковом  возрасте впитал самое главное, что стало базой для его творчества в дальнейшем. Если Ротко до 10-ти лет жил в Двинске, то Шапиро уехал отсюда в Харьков учиться рисованию в шестнадцать – а это целая жизнь! Самые яркие впечатления о мире – они ведь из детства. Свадьба, которая позже стала темой его работ, он увидел именно тут! Это однозначно не Париж. Этот колорит еврейской свадьбы здешних  мест, это точно!

 

– Вы помните, как у вас оказалась самая первая картина Жака Шапиро?

– Самая первая – как сейчас помню – после аукциона в Иерусалиме. В этот момент я был в Вильнюсе и там рассматривал каталог аукциона. Мне она очень понравилась! Я звоню сегодня уже моему другу Антанасу Андриаускасу, академику, который написал книгу о литовцах в Париже. Он посмотрел и сказал – покупай быстрей! За любую цену! Друг знал, что Шапиро был связан с уже всемирно известным Хаймом Сутином  – Шапиро приехал в 1925 году, а Сутин там жил уже с 14-ого года. Они были знакомы и очень связаны друг с другом. И вот это был мой первый Шапиро. Я, если честно, еще не понимал, насколько она ценна. Это уже потом я углубился в изучение вопроса. Потом я уже узнал от друга, который приехал в Нью-йорк и который показал мне книгу, где описан Улей («Улей» (фр. «La Ruche») интернациональная колония нуждающихся художников в районе Монпарнаса, располагавшаяся в юго-западной части Парижа – прим.). Книга на французском языке. Шапиро вместе с другими бедными художниками из наших мест жил там и единственный написал об этом книгу. Он пишет красиво, литературно, как настоящий писатель! Жаль, но о своих картинах он не рассказывал: «За меня говорит мое творчество. Мои поклонники все поймут без объяснений».  Даже названия своим картинам иногда не давали ни Сутин, ни Шапиро. Они были плохими себе агентами и менеджерами. Не то что Пикассо. Не умели и не хотели «продвигать» свое искусство. Сутин, например, сейчас раскручен. А Шапиро – нет. И 98 процентов картин Шапиро, которые я купил, я купил в Европе, не в Америке.

 

– В какой момент Вы начали коллекционировать?

– Я из маленького провинциального литовского городка. Был у меня друг детства, который в 7-ом классе уехал учиться в Вильнюс. Мне было 25 лет, когда я решил уехать из Литвы. Перед отъездом я заехал в столицу, чтобы попрощаться. Друг уже работал художником.  Мы час отговорили и вдруг – он приносит мой портрет! Я не помню, когда он его нарисовал…  Спрашиваю – ты хранил его все это время? Да! И сегодня этот портрет находится в моем фонде, он и стал первым в моей коллекции. Друг мне напомнил, как мы вместе гуляли и как уже тогда я интересовался искусством. Интересовался, но не рисовал. Ну да, у меня не было способностей ни к искусству, ни к спорту. Поэтому я стал физиотерапевтом, чтобы с другой стороны подойти к этим профессиям (смеется). Мои пациенты – известные спортсмены и музыканты и я рад, что могу помочь им. Подсознательно, я пошел туда, где работают руками, но не в музыку или живопись. И мои консультанты отмечают, что у меня есть вкус. Я же не учился, но подсознательно в аукционах обращаю внимание на стоящие работы. Я смотрю каталог и принимаю решение. Потом звоню консультанту-профессионалу и запрашиваю оценку моему выбору. Я ж не понимаю технические моменты, но как-то чувствую ценность картины. Я ведь когда увидел эту свадьбу, которая сейчас у вас в экспозиции, сказал – покупаю за любые деньги! Это как в бизнесе бывают люди – не образованы классически, но имеют какой-то нюх. Знают, как дешево купить и дорого продать. Может, так и у меня – если я решил купить, то это, может, и ценно.

 

– Как пополняется Ваша коллекция: по географическому принципу, по временному, нравится – не нравится?

– Ну, сначала это были литовцы. Мои соотечественники. Я, как литовец, патриот своего края. Но потом я увидел, что это слишком много. Подумал, что надо как-то сузиться, с количества перейти на качество. Хайм Сутин был первым, на ком я сфокусировался, но был страх финансово не потянуть. Я ведь только руками работаю, отткуда такие деньжищи взять? И я решил – либо покупать какую-то недвижимость, либо ценные бумаги или картины. Остановился на Сутине – это всегда будет Именем. И вот, на одной выставке в Нью-Йорке, мне понравилась картина. Это был портрет. Я стал изучать его историю (я это люблю). Оказывается, эта картина была куплена в Нью-Йорке в 32-ом году Джорджем Гершвиным. А он литовец! Родился-то он в Америке, но его отец из Каунаса. Он купил Сутина, потому что Сутин такой же литовец. Гершвин рано умер и картина перешла к его сестре Франсин Гершвин, которая вышла замуж за другого литовца – пианиста Леопольда Годовского. Спустя время, внук Годовского стал моим пациентом! И такую картину, которая не только мне нравится, а имеет такую историю – да я ее куплю за любую цену! Нашел деньги и приобрел своего первого Сутина. Но аппетит, как известно, приходит во время еды (смеется). Шапиро у меня уже был. И другие литовцы. Вот тогда я и решил, что важнее покупать Сутина, чем квартиры.

 

– Вас интересуют только Хайм Сутин и Жак Шапиро?

– Не только. У меня есть 20 имен, которые я отслеживаю. И относительно этих мастеров я хорошо ориентируюсь в ценах на аукционах. Одна моя знакомая, которая занимается аукционами в Вильнюсе, после моего вопроса о стоимости картин Сутина смеется – зачем спрашиваешь? Ты же знаешь лучше меня. Каждая картина, которая появляется на продаже – я вижу ее. И понимаю, когда цена адекватная, а когда она раздута.

 

– Есть у вас необычная история приобретения картины?

– Да, есть, недавняя. Картину «Улей» я купил год назад в Киеве, уже во время войны. И это уму непостижимо, как это получилось…  Более того – та сторона взяла на себя все обязательства за пересылку. Ведь в Украине до сих пор существует закон, по которому министерство дает добро на вывоз картин. Но у них получилось. Невероятно.

 

– Самый азартный момент в приобретении очередной картины – какой?

– У меня был один пациент, миллиардер. Большой коллекционер. Конечно, он покупал картины за другие деньги. Так вот он рассказал, что у него азарт именно во время покупки и что потом его интерес угасает. А вот у меня нет – я и потом хочу наслаждаться ими. Покупкой это не заканчивается.

 

– Картины вашей коллекции путешествуют. А есть ли работы, которые никогда не покидали и не покинут ваш дом?

– Есть у меня дома три Шапиро, которые висят у меня на стене и которые я сниму только в том случае, если всю коллекцию буду по какой-то причине перемещать. Я бы и этот автопортрет не отправил бы в путешествие (картина, находящаяся сейчас в экспозиции в Ротко Центре – прим.). Но он просто не из моего дома ехал, поэтому завернул сюда (улыбается).

 

– Какая причина может быть для перемещения?

– Я понимаю, что мне 76 лет и неизвестно, сколько лет мне еще наслаждаться картинами. Придет время, когда надо будет выбрать место для их жизни после меня. И надо определиться, где будет их дом. Когда я отправляю их в музеи, я наблюдаю: как их смотрят, восхищаются ли, что пишут… Я выбираю им место.

 

– Эта выставка по какому принципу собралась?

– Все просто – это картины их моих литовских фондов. Те, что были рядом, по соседству.

 

– Философия, мысль или действия – что вдохновляет?

– В жизни меня вдохновляет моя подруга – Инесса. Сегодня про Шапиро она знает больше меня, хотя раньше понятия не имела, кто это (смеется).

Мне повезло или не повезло: я лечу людей руками. И сам я должен быть здоров и в тонусе. «Боди тюнинг» – моя техника и я должен быть в теме сам. Даже сейчас, во время интервью, я сосредоточен на дыхании, я его контролирую и понимаю – как я дышу. Я думаю про музыку, про искусство. В моей спальне нет Хайма Сутина и Жака Шапиро. Но в салоне – они и другие художники. И я люблю пройтись по салону, поздороваться с ними, сказать «доброе утро». У меня завтрак в компании с картинами. Например, Терешкович. Хороший русский барин, который приютил Сутина, когда тот приехал в Париж. Акварель, спокойная такая. Я живу этим все время. Это мне помогает и на работе. У меня там пять комнат, в которых нет рекламных плакатов лекарств, костей или бесчисленных дипломов на стене, как принято у других врачей в Америке. Вечером курс прошел – сразу диплом на стену! Кто ж будет читать, что они всего два часа были (смеется). А у меня картины! Их 25. Рыба и человек-писарь, которые сейчас в Ротко Центре, – они были тоже в одной из комнат. Есть и подаренные фото от Растроповича, Барышникова.  

Фотографии других творческих личностей…  Но основное – это картины. Когда я заканчиваю лечить руками, я увожу пациента в другую комнату, чтобы продолжить лечение, но уже искусством. Бесплатно. Говорю: «Выбери себе картину, которая нравится, и смотри на нее. Я хочу, чтобы ты думал только о ней, а не про свои долги или где твоя жена.»

Гедеон Кремер подарил мне 20 пластинок, другие музыканты тоже делятся, поэтому у меня звучит классическая музыка. Есть любимые композиции, но это всегда классика. Звучит, конечно же, Чюрленис. Шостаковича я люблю, но он не подходит моей обстановке и картинам моим. Очень люблю Малера, но и он не подходит. Моим картинам нужен Равель, Дебюсси… Мои картины для меня как дети – я могу говорить о них бесконечно. И меня не остановить (смеется).