Ротко Центр: В какой момент Вы понимаете, что картина закончена?

Марис Упзарс: Интуитивно. В принципе, есть идея и если видишь, что уже нечего и добавить – то готова.

РЦ: Как долго может занимать работа над картиной?

МУ: Примерно полгода.

РЦ: Это несколько работ одновременно?

МУ: Нет. Одна. Я не умею все и сразу. Я концентрируюсь на одной мысли, работаю с ней. И когда я чувствую, что картина готова увидеть свет – я ей просто помогаю.

РЦ: Темы для картин – откуда?

МУ: Это внутренний мир человека. И не обязательно конкретного. Мы ведь универсальны, не думаю, что люди очень сильно отличаются.

РЦ: У вас заказывают картины?

МУ: Нет, я работаю в свое собственное удовольствие. В молодости друзья заказывали портреты, но это совсем другое.

РЦ: Когда вы выбрали этот стиль?

МУ: Я не выбрал, а просто почувствовал, что это мое. Уже давно, сразу после Академии. В 97-ом ее заканчивал, а в 99-ом уже начал работать в этом стиле. Ведь после Академии сразу очень трудно – все время кто-то что-то советует (смеется), говорит, как надо.

РЦ: Вы прислушиваетесь или поступаете вопреки?

МУ: Не-ет, прислушиваюсь. Я ведь не считаю, что умнее всех (смеется). Люди жили, работали, накопили какой-то опыт и готовы делиться – я их благодарю.

РЦ: Помните первые эмоции после встречи с работами Марка Ротко?

МУ: Первые ощущения были странные… а что мне-то теперь делать?.. А потом я быстро понял, что это – просто язык. Ведь если кто-то в мире говорит по-латышски, это не значит, что я не имею право делать это же. Просто у меня это будет получаться по-своему, я буду иначе доносить свои мысли и эмоции. Мы ведь в советские времена были ограничены в возможностях увидеть подобное, поэтому такое впечатление и произвело творчество Ротко. И вот когда я после 2000-ого года увидел в книжке картины Ротко, было странное ощущение – как теперь поступать? Но ничего страшного. Я просто продолжаю творить.

РЦ: Помните, как шли к первой работе в вашем нынешнем стиле?

МУ: Помню. Я очень впечатлился трагедией Шекспира «Просперо и Ариэль». Я тогда как-то проникся этим, попытался понять чувства и эмоции каждого из героев. Они представлены так ярко, так потрясающе. Ощущения были очень сильные, я был под властью магии этого произведения. Это приятные воспоминания исследования.

РЦ: Помните самый сложный период в творчестве, чтоб как с разбега в бетонную стену?

МУ: Ну конечно, было такое. Но говорят, что самый страшный кризис – это самое эффективное время. Когда ты ищешь выход из сложившейся ситуации и – находишь, конечно. Я сегодня на работы того времени смотрю, как на очень хорошие (смеется). И я очень доволен, что было такое время. Трудное, конечно, но хорошее. Распался мой первый брак и настал момент принятия серьезных решений. Но я собрался и принял их.

РЦ: С чего начинается работа над картиной?

МУ: Понять, что для меня сейчас самое важное. Что достойно работы над этим. Найти эту тему. Потому что это должно быть очень-очень значимым.

РЦ: Вы изначально знаете, как должен выглядеть конечный вариант картины или это путешествие в неизвестность?

МУ: Если говорить о картине, которую видит зритель, то я всегда знаю, как она будет выглядеть. Конечно, она может видоизмениться. И я с благодарностью принимаю эти изменения. Но, в принципе, я уже знаю – какая она будет. Я не настолько храбрый, чтобы отдаться воле судьбы и подсознания (смеется). Я обожаю художников, которые погружаются в неизвестные глубины и оттуда черпают свое искусство. Я не могу так, я боюсь (смеется).

РЦ: Вы контролер?

МУ: Да-да (смеется). Стараюсь им не быть, но – да. Это так. Я просто это расцениваю, как порядок. И в жизни тоже. Но с другой стороны, я люблю неожиданности (приятные конечно), это всегда какой-то сюрприз.

РЦ: Была ли история необычной покупки вашей картины?

МУ: Да, такая история есть (смеется). Как-то отнес работу на выставку. А там от предыдущей выставки картины остались, их еще не успели забрать. И на эту оставшуюся выставку привезли покупателя итальянца. А он обратил внимание на мою работу и купил ее! Причем, довольно дешево. Привез домой, а жена его отругала и велела картину отослать обратно. Настолько ей не понравилось (смеется). Он отослал. Галеристка тогда удивилась – первый раз у нее был такой случай. Прошло время, и на одной из выставок тот, кто привел тогда итальянца, купил эту мою картину. Причем, уже в три раза дороже! Сначала я сам не мог ее оценить, она была слишком свежая. Но со временем картина «настоялась», и я понял – не такая уж она и плохая. Но в принципе, мои картины редко покупают. У нас не очень много состоятельных и хорошо образованных людей, которые их оценят по достоинству. Те, кто может их себе позволить, предпочитают тратить на что-то прикладное: дома, яхты, вертолеты. А искусство… им неинтересно. А люди, кто может оценить искусство и которые очень хотели бы их приобрести – не могут себе этого позволить (грустно улыбается). Но я иногда дарю картины, просто отдаю. Когда чувствую, что человеку это ОЧЕНЬ надо. И делаю это с удовольствием. Я считаю, что картины должны быть у тех, кому они действительно нужны.

РЦ: А за счет чего вы живете?

МУ: Я работаю в Музее природы, это моя повседневная работа.

РЦ: Почему вы не ушли только в творчество?

МУ: Я люблю порядок, как уже и говорил (смеется). Не могу жить надеждами, что кто-то что-то когда-то купит. А это очень влияет на искусство. Если художник зависит от покупателя, то искусство становится коммерцией. Приходится предавать свои идеи, мысли и идти на поводу у спроса, заказчика. И с другой стороны – работа это способ быть в жизненном потоке, чувствовать жизнь, видеть ее. Понимать людей и все, что с ними происходит.

РЦ: А почему Музей природы?

МУ: Это был один из любимых музеев моего детства (смеется).

РЦ: У вас любопытные социальные сети – на фейсбуке рядом с творческой темой много юмора, одесских анекдотов.

МУ: А, да-да! Меня дочка ругает, говорит – ты известный художник и люди должны знать тебя прежде всего с этой стороны, что профиль художника должен выглядеть серьезнее. Но я с нею не согласен: ведь это тоже я, еще одна моя сторона жизни и она для меня не менее важна. Это как пароль для моих единомышленников, своеобразный код (улыбается). Мне нужна хорошая шутка, без юмора в этой жизни никак! В группе «Одесса шутит» иногда ничего особенного, но иногда сидишь и смеешься (хохочет). Может, поэтому я очень хочу побывать в Одессе.

РЦ: А в Латвии у вас есть место силы?

МУ: Это Лиепая. Там меньше чувствуется вмешательство человека, или оно такое грамотное, что не заметно. А эта архитектура… она такая милая (улыбается). Мы с женой стараемся ездить туда вне сезона, когда меньше туристов. На Новый год, например.

РЦ: Дочери ваши так же талантливы?

МУ: Конечно! Они обе художницы. Старшая умница, закончила вторую магистратуру «Дизайн цвета» в Швеции. Нашла эту программу и получила знания. Ее очень увлекает тема цвета. А младшую я называю гением – она может нарисовать все! Занимается с удовольствием печатью на ткани.

РЦ: В последнее время вы обратили пристальное внимание на черный цвет…

МУ: Ну, я только десять лет я им занимаюсь, немного.

РЦ: Хотите разгадать все тайны черного? Какая философия скрывается в вашем черном?

МУ: Просто осознаю, что он всегда имеет место в человеческой жизни. Ведь наше сознание имеет огромное пространство, о котором мы ничего не знаем. И я нашел для себя такую аллегорию, что это темная комната, в которой скрывается или дракон, который хочет наброситься, или прекрасная принцесса, которая нас ждет. Это просто неосвещенное пространство, в котором что-то скрывается. Может – плохое, а может – очень хорошее.

РЦ: А какое из чувств в первую очередь вы хотите разбудить в людях, которые смотрят на ваш черный – любопытства или тревоги?

МУ: Любопытства. Я стараюсь не навязывать людям свои установки. Каждый сам выбирает – что это для него значит. Думаю, в искусстве так и должно быть, всегда надо оставлять для зрителя поле для размышлений. Я вообще думаю, что сам факт искусства рождается в душе зрителя.

РЦ: … и много серого.

МУ: Да, я вернулся к нему. Я уже помню, что нет черного и белого. И еще я понял, что ничего не знаю. Ну… может, чуть-чуть. А по большому счету… Нельзя прийти в искусство с готовыми установками и убеждениями, что ты самый умный и ты все знаешь. Всегда глаза должны быть широко открыты, всегда должно быть впереди неизведанное, которое хочется еще постичь. Поэтому быть дураком в искусстве не зазорно, а наоборот – это открывает двери к познанию. Да и не только в искусстве – в жизни! (смеется). Для тебя нет границ и нет ничего невозможного! Ты имеешь святое право на ошибки, которые являются, по факту, нашей школой. И мы должны ошибаться, иначе каким образом мы познаем этот мир и себя?

РЦ: Кто первый зритель ваших работ?

МУ: Жена и дочка.

РЦ: А кто главный критик?

МУ: Жена, она у меня тоже художник.

РЦ: Трудно уживаться рядом двум художникам?

МУ: Ммм… трудный вопрос. Вообще двум людям уживаться непросто (смеется). Она работает в похожей технике, но если присмотреться повнимательнее, то совсем иначе. Язык похожий, но она – не я. У Аниты свой собственный живописный язык, очень интересный! Я всегда поражаюсь тому, что она делает.

РЦ: Мимо работ каких художников вы точно не пройдете, остановитесь?

МУ: Из латышских художников я обожаю Бориса Берзиньша, конечно. И Иманта Вецозолса. Он очень реалистичный, но эти цветовые соотношения… я этим всегда восхищаюсь, это что-то невозможное! Рудольф Пиннис мне тоже нравится. Во времена учебы в училище я даже копил деньги, чтобы купить его картину (улыбается).

РЦ: А из старых мастеров?

МУ: Наверное, особой оригинальностью не выделюсь и в этом тоже, –  Леонардо да Винчи, Рафаэль… (задумался) о-о-о! Рембрандт! Конечно. Чувствую, кто-то стоит рядом и намекает о себе (смеется). Рембрандт, он самый главный. Непонятно, как так возможно было писать: от огромных полотен до миниатюр, где непонятно, чем прикоснуться надо было к поверхности, чтобы изобразить лицо человека со всеми его эмоциями, чувствами…просто гениально.

РЦ: Что вас двигает вперед, к чему обращаетесь в сложные моменты принятия решений?

МУ: Читаю Отче наш. Очень часто. Это для меня такая универсальная формула. Я человек верующий, но я не верю церкви как структуре. Верить люблю всему, каждому и всем. Но церкви я не верю. Мне очень жаль, но я не могу.

РЦ: У ваших работ есть сверхзадача?

МУ: Хочу своими работами вызвать импульс, чтобы человек заглянул в свою душу. И там искал то, что ему нужно. Мои работы – это не что-то законченное, они отправная точка. Как звонок в дверь.