Оксана Вронска:  Видите работу справа от вас?

Центр Ротко: Да

ОВ: Кто на ней изображен?

ЦР:  Хм…Космонавт?

ОВ: Это мой сын на кухне пьет воду из прозрачной кружки.

ЦР: Ах вот оно что…

ОВ: Космонавт, Гагарин – все что угодно. Люди выращивают сюжет в какие-то ассоциации, а ответ на поверхности и у меня все гораздо проще!

РЦ: Работы, которые вы создаете – это чаще заранее тщательно продуманный проект или эмоциональный порыв?

ОВ: Наверное, я следую какой-то ситуации – становлюсь ее участником и тут же об этом хочу крикнуть, рассказать. Если я, например, попадаю на фестиваль кузнецов, а рядом рисуют акварелисты – ну как можно не взять кисточку и не начать что-то делать? (смеется). Кстати, и с акварелью у меня так получилось – спонтанно. Никогда бы не подумала, что буду ею заниматься вплотную!

 РЦ: Помните свои работы, после которых себя почувствовали художником?

ОВ: А я до сих пор не могу о себе так заявить (смеется) .

 РЦ: Но ведь есть работы, авторством которых вы особенно гордитесь?

ОВ: Да, но я люблю их только на тот момент, пока я их делаю. Любая работа, которую я делаю и которую я доделала на тот период – я на время откладываю. Через два дня, неделю я ее достаю и если она мне нравится, то я спокойна. И я никогда не задумываюсь, какая участь ждет эту работу. Если открывается выставка и она подходит, то круто. А если нет – лежит и ждет своего часа. А есть такие работы, которые не знаю каким образом создаются и как получаются , но я на них отдыхаю, что ли. И после завершения работы во мне как ребенок жадный включается – мне не хочется их отдавать, продавать или отправлять на выставку.

 РЦ: Каковы Ваши личные критерии отлично проделанной работы?

ОВ: Сидит какой-то во мне червяк, который хочет, чтобы не было концепта, чтобы люди не понимали – что именно я хотела сказать. Чтобы у них была бы возможность повесить мою работу так, как они сами чувствуют и видят. И если моя картина у них висит вверх ногами – мне это нравится! И я понимаю, что я сделала то, что хотела сделать. И совсем не понимаю, если расхваливают работу и говорят «о, красиво!», меня это не радует. Скорее наоборот (смеется). Все-таки, похвала – не всегда та реакция, которую ждет художник. Мне нравится, когда мою работу просто молча покупают – значит, что-то зацепило, что-то откликнулось у человека в душе…

 РЦ: Вспомните первую вашу проданную работу?

ОВ: Да. Это была репродукция маслом на картоне. Я еще училась в школе. Принесла свои 25 лат и положила маме на холодильник со словами: « Мама, я буду зарабатывать и скоро от тебя сбегу!» (хохочет).

 РЦ: И что мама?

ОВ: Мама это поняла правильно, ведь у меня было очень счастливое детство (улыбается). Такое, что от счастья я треснуть могла! (смеется).  Я была наполнена самыми настоящими, неподдельными эмоциями:  радовалась, любила, ошибалась. Я могла гулять по крыше пятиэтажки, сидеть у папы на коленях и помогать ему рулить огромным КАМАЗом , когда он работал на строительстве ГЭС и вывозил песок из всеми хорошо сейчас известного в Даугавпилсе катлована… Мне это все нравилось! А потом папы не стало  и в жизни моей на долгое время наступило затишье. Пока я не встретила мужа. То, что он мой человек, я поняла после ответа на мой вопрос – к чему он стремится? Эдгар ответил – хочет свою мастерскую. И это мне так понравилось! Ни за границу, ни какой-то особенной работы или закончить очередное учебное заведение. А мастерскую, где можно восплощать свои идеи – пока еще туманные, но свои и на своей территории! Это было смело, потому что на тот момент я была флористом, а муж работал на заводе. Мы понимали, что у нас недостаточно информации в силу условий начала 2000-ых – ни о фестивалях, ни о художниках… Знали, что надо «вариться» в этой тусовке, что должен быть определенный круг общения. Но как туда попасть? И мы просто взялись за дело.

Первый материал, который мы взяли  в руки, было, почему-то, дерево. В каких-то катакомбах в Черепово (микрорайон Даугавпилса – прим.) сняли помещение и начали работать. Пока на одной из ярмарок я не встретила своего учителя, который и просил – а почему вы не учитесь? Рассказал, что есть в Риге организация Аусеклис, где можно получить профессию кузнеца. Дал контакт Вилниса Винцевичса и мы отправились к нему. Мастер посмотрел мои эскизы, узнал об умении Эдгара работать с инструментом и сказал, что  у нас есть два пути: «Вы можете работать вместе – Оксана рисует, Эдгар воплощает эскизы в металле, и вы красиво, тандемом идете по жизни. Есть еще путь – вы строите мастерскую, где будут работать люди на поток и это будет вашим бизнесом. Ну и есть третий вариант – не делать ничего». Конечно, мы отреагировали на первый вариант! И вот с того момента началось наше уже совместное обучение мастерству. Мы попали в эту среду, и  нам стало понятно – что мы хотим, что нам надо развивать и куда идти. Нам обоим это было интересно! Я вообще бесконечно уважаю людей – мастеров своего дела. Мне нравится, когда человек не прожигает жизнь, а достигает чего-то и это раздает. И я тянусь к этим людям, учусь у них.

РЦ: Вы понимаете, что вы талантливы?

ОВ: Знате, я смеюсь над этим – как жалко, что нет профессии «арт-скорая помощь», наверное, тут мой талант (смеется). Мне трудно отказывать людям и я практически на пальцах одной руки могу сосчитать тех, кому я отказала с заказом. Надо кому-то мангал – я рисую мангал. Надо люстру – я рисую люстру, нужна живопись – пожалуйста! А ведь в душе я стопроцентный график. Это вот точно мое! А остальное ко мне просто притягивается и я это просто отпустить не умею. Или не хочу? Я не знаю (улыбается).

 РЦ: Графика?

ОВ: Да. Я всегда трепетно выбираю время для нее, потому что четко понимаю, что не могу прибежать на час, поделать и убежать. Мне надо сесть, выдумать, придумать, переночевать с этой идеей, прийти подготовиться и сделать сразу. Я не могу откладывать, чтоб доделывать – надо все и сразу.

 РЦ: Семья принимает такой «отрыв от коллектива»?

ОВ: Да, у меня есть семья и с этим надо считаться. Есть куча обязанностей, которые… просто есть! И я допустила в жизни такую ситуацию, что мы всегда должны быть вместе.

 РЦ: В смысле – допустила?

ОВ: Я так решила, что это нужно. Нужно семье, чтобы мы всюду были вместе. Я не представляю, что могу уехать на месяц куда-либо и оставить моих мужчин… Мне хочется насладиться семьей. Это можно сравнить с моментом, когда рождается ребенок – не нанюхаться его (улыбается). Вот это ощущение у меня связанно и с семьей – она настолько для меня важна. И семья моя только «за» такое положение вещей. И если Эдгар едет на кузнечный фестиваль, то организаторы уже знают – он едет с семьей и никак иначе.

РЦ: Как пришел первый успех?

ОВ: Наверное, началось с вентспилсских международных фестивалей цветочных ковров. Я очень туда хотела попасть, поэтому как-то позвонила и заявилась как флорист. Но так как у меня не было ни фирмы, ни я была мастером с особыми достижениями, то мне мягко пообещали перезвонить и – пропали…. Через неделю была тишина и я снова набрала номер организаторов. Сказала, что не одна приеду, а с кузнецами!(смеется). Наверное, это сработало и через неделю нам пришло приглашение!

32 команды по 5 человек, два дня работы. Конкурс, и вдруг – мы занимаем шестое место! Тогда я поняла, что мы что-то можем! А на следующий год и через год мы на этом престижном международном фестивале занимаем первые места! Познакомились тогда с флористами из Германии, Японии и других стран. Ездили потом в гости в Питер, где сдружились флористы и кузнецы – два таких, казалось бы, разных и несовместимых полюса.

РЦ: Что последнее, что вас удивило и потрясло?

ОВ: Меня впечатляет мощь. Я познакомилась с литовским кузнецом Витаутасом Ярутисом, которого уже –  увы – нет в живых. Он как-то решил нас провести и показать свои работы. То, что мы увидели, не поддается никакому описанию –  во дворе обычной школы в маленьком городке стоит огромная-преогромная скульптурища! Наверное, этажа три, точно. Один цельный кусок, кованый. Вот стоишь под этой скульптурой, как под костелом. И это меня нереально удивило – как?! Как это сделано?.. Этим я и измеряю качество: если я понимаю, как это делается, – ну хорошо. Но если не понимаю, тогда точно мне это нравится! Я буду стоять и стараться раскусить секрет производства (смеется).

РЦ: Вы покупаете работы других художников?

ОВ: Меняюсь. Да, обычно так.

РЦ: В чем цена и ценность работы?

ОВ: Раньше по затрате времени и материала. А сейчас по внутреннему какому-то чутью. Если я позволяю себе поставить эту цену, значит так я ее и оцениваю. И хочу ее за столько продать.  Если не продается, пусть лежит. Сын растет…

РЦ: Сын унаследовал склонность к творчеству?

ОВ: У него особо и вариантов не было – он вырос под молотом, засыпал под звуки молота. Первый его пленер был, когда ему было всего полгода, в Литве. С новыми технологиями приходят и новые возможности. Новое время нахально навязывает свои условия  и приходится идти в ногу с ним, чтобы все успеть. Вот сын дружит с компьютером, и мы уже чувствуем его незаменимость в нашем семейном деле.

РЦ: Ваши ощущения, когда закончили что-то большое и важное?

ОК: Спать!(хохочет).  Не знаю, эмоция ли это, но однозначно я отдаюсь полностью процессу творчества. И что такое выжатый лимон, точно понимаю – меня просто больше нет (улыбается).

РЦ: Чувствуете, когда работа не идет и что может что-то не получиться?

ОВ: Да. Я это изначально чувствую, если не получится. Просто говорю себе – надо. Если я приняла это и у меня что-то «стрельнуло», то все будет ОК. Или бывает, что я не чувствую себя в этой работе, потому что нет взаимодействия с энергией заказчика. Такое тоже бывает.

РЦ: Вы можете себя назвать спокойным и уравновешенным человеком?

ОВ: Меня совсем недавно сын научил кричать.

 РЦ: Сказал, что можно?

ОВ: Сказал, что нужно (смеется). Говорит, что для выплеска излишней энергии, наверное, будет хорошо. Я не злоупотребляю, но решила, что если будут подворачиваться моменты – буду пробовать(смеется).

 РЦ: Какое направление в современном искусстве, жанр  или автор особенно нравятся?

ОВ: Мне нравятся бунтари. Создатели протестов, акций. Собраться и выплеснуть! В последнее время прибилось, почему-то, это. Например, художник Вашкевич, белорус. Есть у него работы, которыми он кричит на весь мир. У него и графика есть, и инсталляции. Он такой – за народ. В моих работах тоже нет безмятежности, тоже борьба – инь и янь. Противоречия. Не могу сказать – что так надо, что так хорошо и так должно быть. Все спорно и обсуждаемо.

РЦ: Есть глобальная цель, чего хотелось бы? Сверхидея?

ОВ: Есть. У нас только одна мастерская, и у нее есть потенциал. Но кузнечной мастерской у нас пока нет. Очень мечтаем о своей мастерской.

И еще хотелось бы, чтобы кузнечное дело тут развивалось так, как в Литве. У нас ведь в Латгалии есть мастера, которые могли бы конкурировать на международном уровне и делать это достойно. У нас много талантливых людей.