– Это правда – вы инженер?

– Да, у меня техническое образование, я окончил Политехнический университет в г. Лудзь, в моем родном городе. Я инженер связи. До этого в лицее был физико-математический класс и логично было идти дальше в этом направлении. Это давало гарантировано-стабильную путевку во взрослую жизнь. Но в какой-то момент я подумал, что это как-то не очень интересно – быть инженером до конца жизни, есть же еще и детские мечты.

– Откуда родом эти мечты? Где физико-математический ребенок «заразился» искусством?

– Мамины братья, мои дяди, когда гостили у родителей, привозили мольберты, кисти… Этот запах красок и скипидара – такое волшебство, такая химия! Меня удивляло, как на изначально пустом холсте вдруг появлялась картина. С того времени и началось мое увлечение рисованием.

При Академии искусств были курсы подготовки для поступления. И я пошел на них просто так, порисовать, чтобы хоть отчасти реализовать свою детскую мечту стать художником. И на этих занятиях стало видно, что что-то у меня получается. Я подумал – а почему бы не поучиться? И записался на вечернее отделение, по три дня в неделю, пятница и выходные. Пять лет. По ходу дела понял, что меня увлекает именно графика. Мне еще и преподавать предложили в Академии.

– Помните тот момент, когда пришло осознание принадлежности к творческой среде?

– Ну нет, наверное (смеется). Я довольно стеснительный – не могу сказать, что я принадлежу к этому утонченному обществу, завсегдатаям салонов, одухотворенным художникам, не чувствую себя бонвиваном (смеется). Из-за моего инженерного образования и работы, которая требует иных навыков, нежели вольный полет, я не полностью погружался в этот мир.

– Инженер и художник одновременно – как это на практике работает?

– Я работаю с большим форматом и использую свое техническое мышление: придумываю, как достичь крутого результата с помощью точных наук. Я работаю как инженер. Потому что большой формат требует несколько иного подхода, нежели работы малого формата. Когда они уже на стене, можно отойти и рассмотреть что получилось. И вот тогда я включаю художника, который оценивает работу: «Ну, ладно, это хорошо» (смеется).

– Вы структурируете важные составляющие работ так: грамотная композиция, цвет, линии, поверхность. У какой позиции явное преимущество?

– Цвет и композиция. Они, практически, близки. В свою очередь, формат влияет на восприятие цвета – цвет не был бы таким чистым и притягательным, если бы формат был маленьким. Он должен быть больше, чтобы этот масштаб работал. Это как у Ротко, его большие работы – как же сильно они воздействуют на зрителя! Композиция это не только одна работа, а это может быть и подборка работ… Трудно сказать – это как спросить, какая рука важнее – правая или левая?

– Что вдохновляет?

– Если брать глобально, то сначала Марк Ротко был для меня большим опытом, вдохновением. В первых моих работах – мрачных, темных – было много линий, выглядели они иначе, чем сейчас, и походили на кальку с работ Марка Ротко. Со временем стал проявляться цвет. Период влияния Ротко отступил и в работах стало больше математики, геометрии, композиции и построения. Я начал использовать много линейного растра, т.е. раньше такой была техника печати газет, из точек, делали растровые фото и из мелких точек получалась картинка. Точно так же можно выстроить рисунок из линий. Набор линий, наложенных друг на друга, немного перемещенные под разными углами или, например, расположенные то толще, то тоньше. В итоге получаются результирующие интерференционные изображения. Немного похожие на то, если бы у вас была поверхность воды, в которую вы начинаете бросать камешки. Появляющиеся волны накладываются друг на друга и формируются результирующие узоры. Изучаешь их. Как они взаимодействуют, как действуют на меня, когда я двигаюсь, цвет, его смена. Можно сказать – меня вдохновляет состояние «что будет, если сделать так?», и это настоящий мозговой штурм. И каждая следующая работа не должна быть похожей на предыдущую. Поэтому улучшая работы надо думать – как изменить так, чтобы «заиграло».

И еще вдохновляют поиск и результат, которым я в итоге остаюсь доволен. Удовольствие и удовлетворенность от работы – тоже вдохновение. Но это в моем случае это медленно, я часто недоволен и хочу что-то улучшить. А критичность я воспринимаю как двигатель. Чтоб однажды не усесться со словами «Ну все, я крутой!» (смеется). Ну нет. Непокой должен быть.

– Кто-то «дышит в спину»?

– И да, и нет. Больше нет. Каждый работает в своем. Вот у меня, например, широкоформатная печать. Этим мало кто занимается. Это мой «маленький садик», где я работаю. Да, мы собираемся, обсуждаем работы. И тут надо быть дипломатичным, ведь если ты кому-то скажешь, что это слабо – это значит смириться с фактом, что он больше не будет твоим другом (смеется).

– Как долго в своем направлении собираетесь двигаться? Есть ли потолок?

– Это очень хороший вопрос, потому что не знаю как на него ответить (смеется).

Ну, когда учился, я был очарован перекрывающимися линиями. Тогда и проявился этот стиль (не люблю этого слова) в мучительных и утомительных поисках. Но со временем я все быстрее и четче мог предсказать результат, все чаще был доволен. Но, с другой стороны, пропал драйв, топливо этой тревоги стало заканчиваться, и я начал от этого отходить. И вот для докторской я подумал, что надо что-то новое, свежее. Мне в голову вдруг пришел космос, и то, что графика должна быть не только на стене, но и вне стены, стать инсталляцией. Распечатанная двусторонне. А потом появились флуоресцентные цвета.

Да, у меня вызывает огромное любопытство упорядочение линий, чтоб без путаниц, просто использование линейного растра и построение этих интерферационных картин. Разгадывать узоры, их взаимодействие и законы построения – это бесконечная история, потому что тут невозможно разгадать все. Но я уже чувствую, что это медленно проходит. Пришло время начать возиться с чем-то другим.

Перед тем, как приехать сюда, в Ротко Центр, я открыл, так сказать, исследовательский проект лентикулярной печатью. Это как на праздничных открытках: смотришь с одной стороны – видишь одно, с другой – другая картинка. Но я боюсь застрять только на одной теме, например, с теми же линиями.

– Ваша выставка в Ротко Центре – о чем она?

– Ой, когда разговор зашел о выставке здесь, я, честно говоря, перепугался (смеется). Это же такой уровень и ответственность! Достоин ли я? Но желание приехать сюда с выставкой – это компенсация своего рода за мои творческие начинания. А Ротко был и остается суперважным явлением в моей жизни. А здесь то, чем я сейчас занимаюсь, мои последние творения. Мои интерференционные паттерны.

Круги, над которыми я сейчас работаю, похожи на чисто геометричную абстракцию. Они не должны быть глубокими, как картины Ротко, глубиной своей задевающие душу. Мои работы – это моя математика, мой логический подход к жизни, расчет.

Этой выставкой я хочу создать впечатление, что искусство – это не всегда о глубине. Я не хочу говорить об искусстве в шутливом тоне, но не всегда нам нужна глубина. Картина может быть просто картиной. На которую я посмотрю и скажу – о нет. Это флуоресценция, я не знаю что там за техно, мне не нравится, и я иду в другой выставочный зал, чтобы найти другое. А тут пульсация цвета, сила, радость, энергия, исходящая от нее – это то, что мне подходит! Есть немного гипноза в этих работах, игра с оптикой, смешивание цветов при переходе одного цвета в другой. Вот о чем эта выставка. Плюс работы, которые висят на маленьких стенах – розовая-серебристая, серебристо-голубая… Эти работы – отсылка к Мастеру, чтобы связать эту выставку с местом. Показать мои поиски, связанные с Ротко.

– Есть ли философия, аффирмации или просто слово, которое помогает идти вперед…

– (хохочет)

– ???

– Есть такое слово, только оно не для прессы (смеется): «к****- к**** -к****!» Это такое польское слово, которое поймет каждый поляк и которое снимает напряжение в сложной ситуации. Особенно если его повторить много раз подряд (смеется). А если серьезно… Есть хорошие слова профессора физики Ричарда Фейнмана: «Моя задача убедить вас не отворачиваться, потому что вы не понимаете. Видите ли, мои студенты-физики тоже не понимают… Это потому, что я сам не понимаю. Никто не понимает». Я помню это и всегда примеряю к себе: сначала спрашиваю с себя, а уж потом со своих студентов.