Лекция. Марк Ротко. К вопросу о запрете на изображение.
Изи Моргенштерн.
Лекция «Марк Ротко. К вопросу о запрете на изображение».
Центр Марка Ротко, 26-го октября, 12:00, конференц зал
Удивление перед неисчерпаемым, но хрупким разнообразием форм жизни этого мира с его плодовитой, и загадочной реальностью проявилось еще в очень далеком прошлом, что подтверждают наскальные рисунки пещеры Ласко. Именно это удивление вызвало желание рисовать и лепить эти формы (1). Тем не менее, рука, рисующая или вырезающая эти природные формы животного или человека также дарует им присутствие, которое выходит за пределы преходящий продолжительности их жизни. Картина и время скульптура останавливают время, они заставляют нас верить в вечность улыбки или страдания, они сохраняют фрагмент жизни в моменте его фиксации.
Изгнанное из еврейских, мусульманских и, позже, из протестантских храмов, предметное изображение поощряет, в соответствии с иконоборцами, старыми и новыми, путаницу между человеческими работами и божественными. Потому что останавливает время и подменяет вечное преходящим, искусство является “карикатурой жизни”, оно вызывает провал в ночь, не оставляя надежду на рассвет, потому что отказывается от каких-либо надежд, как и от любого будущего. Именно поэтому, по словам Левинаса, искусство функционирует ни как откровение, ни как творение “его движение продолжается в точно противоположном направлении.” Живописный образ и скульптура, в действительности, запрещают творческий всплеск жизни; они обездвиживают ее в момент нереализованной судьбы. “Вечная улыбка Моны Лизы, готовая расцвести – никогда не расцветет,” вечное будущее останется замершим. Окрашенные или скульптурные лица оказались заперты в своей судьбе, или в беспомощности как-то повлиять на будущее; непроницаемые для трепетной жизни, они остаются подвергнутыми порядку обезличенной и слепой необходимости. Ночь искусства не позволяет предчувствовать какое-либо завтра, она игнорирует творческое движение жизни, так как не обещает никакой ясности, способной направлять шаги человека к земле, где, непостижимо часто, он растет и погибает. Таким образом, невозможно обращаться к лицу, написанному или вырезанному, потому что оно ни на кого не смотрит и ни к кому не обращается, и даже, если кажется, что оно ищет чей-то взгляд, в конечном итоге, оно возвращается лишь к себе. Тем не менее, зачастую “в глупости идола” есть определенное воздействие на тех, кто его созерцает.
Именно поэтому, заключает Левинас, “запрет изображений поистине высший закон монотеизма, доктрины, преодолевающей судьбу этого творения, и этого откровения неверным образом” (1)
(1) Левинас “Реальность и его тень.” The Levinas Reader, Sean Hand, ed. Blackwell Publishing, Malden, MA, USA, 1989.
Если говорить о Марке Ротко, который родился в Даугавпилсе в 1903 году, за 3 года до того, как Левинас в Каунасе, следует упомянуть о том, что он обращается к абстракции, потому что он отказался калечить человеческую фигуру. Мы постараемся дать подсказки, чтобы проанализировать эту поворотную точку: от фигуративности к абстракции в 40-х годах, с помощью философа Эммануэля Левинас и некоторых «инструментов» из еврейских текстов.
Родился в Париже в 1947 г.
Получил степень Доктора по философии и социологии в Парижском Университете в 1978 г.
Профессия – Директор фильма. Изучал также театральное искусство.
Преподает философию и историю монотеистических религий в Париже, Бордо и Тулузе (Франция) 1978 – 2015 г.г.
Снял документальный фильм «Марк Ротко. Абстрактный гуманист».
